Произведение будет интересно поклонникам приключенческих романов в стиле Жюля Верна и Герберта Уэллса. Тот самый слог и стиль, как писали тогда. Безмятежное начало не предвещает беды, как вдруг... Полное погружение с первых страниц. Досконально прописанный мир механических чудес и судьбы людей в нём. И страсть, и интрига, и даже детектив.

Век кавалергардов и прекрасных дам, век паровых машин. Эти машины окружают с первой страницы до последней, всё происходящее связано с ними, и они не банальная декорация, они дают человеку возможности, но они же и поднимают бунт против него. Или это злой гремлин вызвал восстание механизмов? Сказка превратилась в ужасный морок, а люди пойманы в ловушку, из которой нет выхода… Если бы Стивен Кинг жил в XIX веке и написал бы дамский роман, то он вышел бы именно таким.

— 1 —

Счетовод профессия не героическая. А уж в наш век вычислительных машин счетоводу редко выпадает даже заурядное приключение. И это утро было очередным самым обычным утром добропорядочного клерка в век паровых машин.

Я уже проснулся, но открывать глаза не хотелось. В такие моменты мне кажется, что я в старом доме своего детства, и рядом с моей кроватью стоят две тумбочки. Совершенно одинаковые тумбочки, по одной с каждой стороны. И на одной из них будильник, но я всякий раз спросонья не могу сообразить на какой. И я начинаю шарить руками. И понимаю, что я давно вырос. Старый дом и кровать с тумбочками остались где-то в безмятежном детстве.

Между тем, тихо посвистывая, пневматическая машина вращает винтовой механизм кровати. Ах, ещё можно позволить себе понежиться в постели, пока она не накрениться так, что с меня сползёт одеяло. Но хватит, пора вставать, не то я сам упаду на пол вслед за одеялом.

Моя кровать самый совершенный будильник эпохи пара. Она разбудит любого, если только он не мертвецки пьян, но такого позора со мной не случалось даже в годы несознательной студенческой молодости. Я могу просыпаться и под обычный будильник. Но треск дешёвого будильника не пристал королевскому служащему. Конечно, королевский гимн был бы подобающим выбором. Но возможно среди моих соседей есть сторонники парламентской республики. Каждый имеет право на своё мнение, лишь бы оно не нарушало закон. И мне, как вежливому человеку, не пристало выпячивать своё собственное мнение напоказ. Это может быть неразумно. К тому же, признаюсь, мелодия королевского гимна отчего-то вгоняет меня в царство Морфея ещё глубже. Да и что удивительного? Если играет королевский гимн, значит всё спокойно и можно смело предаться благонадёжному сну.

Вот потому я и остановил свой выбор на механической кровати. Она умеет многое. Несколько рычагов могут заставить её превратиться в диван. Или даже в удобное кресло. Любой наклон спинки, какой пожелаете. За высоту подлокотников отвечает другой рычажок. Сперва кажется немного сложным, но на каждом рычаге есть надпись. И ещё есть книга с инструкцией, не помню только, куда я её подевал. А самое ценное для меня это встроенный часовой механизм будильника, пробуждающего без лишнего шума. Интересно, а в армии то же введут такие кровати? Это было бы полезно в целях сохранения тайны. Сейчас побудка в гарнизонной крепости на много вёрст окрест слышна грохотом барабанов и рёвом горнов. Любой шпион проснётся от такого шума и не медля пошлёт голубя, и вот уже враг знает, что мы готовы к бою. Но совсем другое дело, когда армия пробуждается бесшумно. Враг подкрадывается и не догадывается, что все солдаты уже на своих местах. И вот, когда коварный злодей хочет напасть на наших безмятежно дремлющих солдат - сюрприз! Мы и не думали дремать! С такими кроватями врагу никогда не застать нас врасплох.

Однако мне и самому пора пробудиться окончательно. Едва я сунул ноги в мягкие домашние туфли и поднялся с кровати, как скрытый в её чреве пружинный клапан ощутил отсутствие моего тела и передвинул золотник воздухопровода. Тотчас же пневмомашина принялась возвращать постель в прежнее горизонтальное положение. Единственное чего машина не умеет, это застилать простыни и одеяла. Это забота приходящей прислуги. Я даже не знаю, как её зовут, но всегда оставляю мелкую монету. Когда я возвращаюсь со службы, постель всегда застелена свежим бельём, в комнате прибрано, а мелкой монеты нет. Думаю, прислугу такое положение дел то же устраивает. В конце концов, все мы живём в обществе и приносим ему пользу в меру своих способностей, за что и получаем по этим способностям плату.

Витая в этих благостных мыслях я прохожу в уборную. Да, я снимаю такое жильё, где у меня даже есть своя уборная. И это конечно намного лучше моей прежней съёмной квартиры, где уборная была одна на весь этаж и утром туда выстраивалась очередь. И, между прочим, у меня тут смывной туалет. Роскошь, которая в старину была не всякому монарху доступна, теперь же уже любой горожанин имеет доступ к таким благам цивилизации.

У моей уборной есть ещё некоторые приятные свойства. И это не только разные удобные шкафчики в её стенах, для хранения всякой всячины, которая бывает нужна в таком месте. Шкафчиками никого не удивить и век назад. А вот например освещение от газовых рожков. Они вспыхивают, стоит мне открыть дверь. При следующем открытии двери они так же сами погаснут. Конечно, невелика диковинка, шнур от двери протянут через систему блоков и противовесов, они-то и открывают или закрывают газовый кран. Но всё же мне это кажется удобнее, чем архаичное освещение свечами.

Есть здесь и то, что человеку прошлого века показалось бы не иначе как чудом. Едва крышка над отверстием (назначение которого известно всем и я не нахожу нужным уточнять это в приличном обществе) захлопывается, как тут же система противовесов раскрывает дверцы того шкафа, что ближе к выходу, и он превращается в умывальник. Часовой механизм услужливо подогрел воду к моменту моего пробуждения. Как же это приятно умываться поутру горячей водой! Каждое утро я вспоминаю холод ледяной воды, и радуюсь своей нынешней роскоши. Да, эта роскошь обошлась мне в копеечку. И кое-кто сказал бы, что я живу не по средствам. Но право же, этот небольшой комфорт определённо стоил всех моих скромных сбережений за два года безупречной службы.

Умывшись, я по обыкновению взглянул на себя в зеркало. Ещё одно удобство, зеркало прямо над умывальником. Для тех, кто заботится о красоте это особенно кстати. Увы, на своём лице я не замечал никаких признаков даже намёка на самую редкую щетину. Товарищи по студенческому братству подшучивали надо мной, мол потому я избрал стезю делового циркуляра, что безусых не берут в кадеты, а тому у кого не растут бакенбарды нечего делать на флоте. Но вот я давно не студент, а вполне самостоятельный мужчина. И, однако, естественного украшения мужественности на моём лице так и не появилось. Былые товарищи при встрече утешают меня, что зато я экономлю на визитах к брадобрею. Это слабое утешение, когда в компании сверстников я единственный до сих пор выгляжу как мальчишка. Надеюсь, этот недостаток не помешает моему продвижению по службе.

Как обычно, окончив умывание, я откинул раковину умывальника к стене. Те же противовесы потянули скрытые тросы, закрывая дверцы, и теперь то место, где только что был умывальник, снова превратилось в ещё один закрытый шкафчик, на вид точно такой же, как остальные, а уборная разом как будто прибавила в размерах. Очень удобно, скажу я вам, для такого рационального человека как я. Ни к чему отводить под умывальник, которым пользуемся пару раз в день, квадратный аршин драгоценного пространства. Как жаль, что этих аршинов всё равно не хватает, чтобы поставить душ. Хотя бы душ! Увы, в этом доме собственная ванная есть только у домохозяйки. Как говорит она, постояльцы могут помыться и в турецких банях. И, за неимением выбора, я следую этому совету.

Пока я заканчивал своё умывание, в комнате произошли перемены. Ещё один механизм передвинул рычаг, и паровой поршень услужливо распахнул передо мной дверцы стенного шкафа. Вся моя одежда, выстиранная и выглаженная, ожидала меня. Зауженные штаны с множеством пуговок на голени, которые приходится каждый раз застёгивать при одевании и расстёгивать при раздевании, но что поделать, такова мода! Сюртук скромного покроя, как и полагается молодому служащему, но из лучшего сукна, как и подобает королевскому чиновнику. Ослепительно белые манжеты, воротничок и манишка. Это дешевле, чем рубашка, к тому же под сюртуком всё равно не видно. Единственное чего мне не хватает в костюме так это жилетки.

Конечно такой молодой клерк, на самой мелкой должности, какую только можно придумать, вполне может прожить и без жилетки. Опять же экономия на рубашках. С другой стороны начальство обожает спихивать на меня такие поручения, какие не всякому доверят. И, по делам службы, я посещаю приличные дома, навещая важных персон. А порой, сопровождая самого начальника департамента, доводится бывать и в высшем свете. И тут конечно приличествует полный костюм-тройка. Но отчего-то повысить мне оклад никто не спешит. И на чём-то приходится экономить.

Впрочем, мой портной уверяет меня, что экономить на жилетке последнее дело. Я выслушиваю такие речи от него каждую неделю. Ведь раз в неделю я посещаю свой клуб. Нетрудно догадаться, каков этот клуб. Поскольку я не любитель крепких напитков, то выбрал клуб, в котором самый крепкий напиток это кофе. И чтоб без азартных игр, мой математический ум не терпит глупой случайности. И, разумеется, в этом клубе я оказался самым молодым его членом. Ведь в таких заведениях большинство это мужья, чьи жёны строго следят, чтобы благоверный не выпил лишнего, не проигрался в пух и прах, и вообще не проводил время в неподобающей компании. Кто-то скажет: «Ну и скукотища» - но я предпочитаю такую скукотищу сборищу молодых повес, только и обсуждающих певичек да танцовщиц из варьете. Правда, взамен мне приходится выслушивать еженедельные проповеди моего портного о моде и стиле в одежде. И каждый раз я клянусь сам себе, что закажу у него эту жилетку. Как только получу повышение.

Я одет, и теперь самое время для лёгкого завтрака. Я подошёл к большому письменному столу, стоящему в углу комнаты у окна. Едва я уселся, как давление моего тела на стул запустило ещё одни механизм, и дверцы над столом распахнулись, являя моим глазам нишу, в коей уже ждали меня «Утренний вестник», сэндвичи и горячий шоколад. Привычным жестом я взял газету, бегло просмотрел заголовки, закусывая сэндвичем и запивая шоколадом. Чего только не выдумают эти писаки. Некий Жифар берётся построить аэростат, способный летать, куда пожелает сам аэронавт, в том числе даже против ветра! Именитые механики заявляют, что такое невозможно! Зачем же вводить читателя в заблуждение, когда заранее известно, что невозможно? Что касается лично моего мнения, никогда не видел этих аэростатов, разве что на газетных гравюрах, но ведь и там они изображаются привязанными к прочному канату как раз затем, чтобы ветер не унёс их неизвестно куда. И куда же аэростат полетит по своему желанию, коли место его быть на привязи? Отсутствие логики меня всегда раздражает. Покончив с завтраком, я поставил посуду обратно в нишу. Кинул туда же и газету. Все темы для сегодняшних разговоров я уже знаю достаточно, чтобы вставить свои пару вежливых поддакиваний, и газета мне уже не нужна. А вот кто-нибудь из прислуги, вероятно, сможет продать её и выручить себе лишний пенни к жалованию.

Рядом с дверцами притаился вычурный рычаг, скрывающийся среди затейливой резьбы так, что и не заметишь его сразу, если не знаешь о нём. Я с усилием переместил рычаг в верхнее положение. Дверцы при этом закрылись, а где-то внизу в подвале звякнул звоночек. Посуду можно забрать. Я прислушался и точно, через несколько секунд послышалось шуршание канатов и поскрёбывание лифта о стенки. Почему-то эти звуки всегда вызывали у меня непроизвольную улыбку. Хорошо начинать день с улыбки.

С этими мыслями я подошёл к двери и распахнул её. Прямо напротив стояли мои штиблеты. Как всегда безупречно вычищенные до блеска. Я не знаю, кто этим занимается. И тем более не знаю когда. Очевидно, что среди ночи. Как он ухитряется делать это так тихо, чтобы не разбудить жильцов? Право же, не раз мне приходило в голову, что этому таинственному чистильщику то же стоит оставить на чай. Но, увы, тут не было никакой тумбочки или полочки, где могло бы стоять блюдце для чаевых. А класть даже мелкую монету прямо на пол мне казалось невежливым. Я утешал себя тем, что должно быть эта услуга входит в те чаевые, что я оставляю для прислуги в комнате. И уж скорее всего ночному чистильщику обуви неплохо платит домохозяйка. Надеюсь, он на меня не в обиде.

Я не стал дожидаться медленно ползающего пассажирского лифта, а спустился вниз по лестнице, винтом опоясывающей лифтовый колодец. Четыре этажа это не высота. В холле внизу бросил взгляд на дверь в покои домохозяйки, не выглянет ли? Её я приветствую особо учтиво, пожилой фрау это должно нравиться. Ну а мне, глядишь, выйдет небольшая скидка к квартплате. Увы, похоже она вышла в сад через заднюю дверь. А возможно спустилась сейчас в кухню. А может быть, приехал молочник или зеленщик, и с ними надо рассчитаться. Или, хуже того, барахлит главный котёл, и нужно срочно вызвать механика. Наверное, утро домохозяйки полно более важных дел, чем выглядывать для дежурного приветствия своих постояльцев.

Предназначавшаяся хозяйке улыбка, досталась консьержке. Старая дама похоже удивилась этому, ну а я, спеша к дверям, привычным жестом снял с вешалки свой котелок. Что за нелепая шляпа, она мне совсем не к лицу. Ах, когда-нибудь я обзаведусь цилиндром. Конечно не сейчас, позже. Возможно, когда-нибудь я добавлю в свой гардероб и трость. Быть может после повышения. А пока я одеваюсь как все мелкие клерки на казённой службе. Зонт решил не брать, калоши тем более не пригодятся в такой погожий день.

Я вышел на улицу, всё ещё размышляя о том, сколь мало мне известно о жизни других людей. Даже в доме, где я живу. Видел ли я когда-нибудь прислугу? Ну может пару раз или около того, возможно даже меньше чем пару раз. По правде сказать, я даже не знаю, где находится чёрный ход, через который прислуга с заднего двора попадает во все квартиры, чтобы наводить порядок, пока жильцы где-то в городе занимаются своими важными делами.

Мы важные люди, а они лишь те, кто нас обслуживает. Но в сущности ведь и мы делаем что-то для них. То есть не лично для них, но для всего общества, а значит и на жизни маленьких людей наша забота отражается. Так что всё правильно, они заботятся о нас, а мы заботимся о них. С этой мыслью мой внутренний мир вновь обрёл покой и правильность, и я ещё бодрее зашагал по тротуару.

Громыхая скрипучими колёсами, по булыжной мостовой тащится фургон, запряжённый тяжеловозом. Таких давно пора гнать из города. Сильные звери, некогда они несли моих далёких предков в битвах, но теперь их место только в деревне. От них только грязь на улицах, того и гляди вступишь в нечистоты, которые глупые животные роняют где идут. То ли дело паровой трактор! Немного дыма и копоти, зато больше никакой грязи. Чистота и здоровье, вот что несёт нам век машин.

Едва я вышел на проспект, как почти бесшумно меня накрыла тень. Я поднял голову. Надо мной прошелестел подвешенный к стальной эстакаде вагон монорельса. Проклятье, на этот я уже не успел. Ничего, через несколько минут подойдёт следующий. Я поспешил к кассе, у которой уже выстроилась очередь желающих приобрести билет. Но что это за новинка? Рядом с кассой появилась какая-то железная коробка. А вот и надпись на ней. Автомат продажи билетов. Ага, и чуть ниже «Вставь монету, забери билет». Ну что ж, монета нужного достоинства у меня есть, почему бы не попробовать новинку? Уж точно это лучше, чем стоять в очереди к живому кассиру.

Как и обещалось, автомат выдал мне билет. Картонный прямоугольник из коричневого картона с тиснёными буквами «городской монорельс» и ниже шрифтом поменьше «королевский патент». Всё правильно, всё законно, это полноценный проездной документ, хотя продал мне его не человек, а механический автомат. Но это был именно билет. На предъявителя, даёт право входа на платформу и проезда на любое расстояние, вплоть до выхода с платформы по любой причине, включая страховые случаи.

Вставив свой билет в прорезь турникета, и дождавшись пока паровые поршни распахнут передо мной ажурные решетчатые дверцы, я поднялся по лестнице на платформу, оказавшись на высоте третьего этажа зданий. Чтобы скоротать время ожидания, я принялся рассматривать других пассажиров. Большинство из них были мужчины, но встречались и дамы. Среди мужчин, по одежде, я уверенно выделял канцелярских работников или же, напротив, бригадиров грузчиков, строителей или иных рабочих. Одежда мужчины даже в мирное время как униформа солдата. Сразу видно кто осторожный егерь, а кто лихой гусар. Но что касается женщин, они все одеты так разнообразно. Нет, конечно, все они носят юбки и шляпки, но вот что за фасоны у этих юбок и шляпок. Глаза разбегаются и невозможно найти никакой системы. Я всегда теряюсь в догадках, куда могут спешить все эти дамы поутру? Возможно, если бы я однажды решился заговорить хотя бы с одной из них. Да вот только повода не представлялось ни разу. К тому же большинство пассажиров прекрасной половины человечества почему-то всегда оказывалось на противоположной от меня платформе. Им всегда было со мной не по пути. Но тут из размышлений меня вывел звонок прибывшего вагона, и я поспешил занять своё место у окна.

Внизу проносились самобеглые коляски. Извозчики давно смекнули, что содержать упряжку лошадей дорого. Лошадь стоит денег, а хороший рысак очень больших денег. Но будь то захудалая кляча или самый лучший скакун, а только лошадь в силах работать лишь несколько лет. А между тем ей каждый день подай ведро зерна, на сене лошадь и свои-то ноги едва таскать сможет, разбегутся от тебя седоки, коли твоя лошадь недостаточно резва. Да ещё каждый вечер лошади нужен уход почище чем знатной даме. А бывает и так, что лошадь болеет. Механизм не болеет никогда! А доставить пару пассажиров по городу вполне можно и силой своих ног, коли их несёт самобеглая коляска. С тех пор фиакры почти исчезли, а бывшие кэбмены стали таксистами.

Моя остановка, пора выходить. Покинув вагон, я оказался на платформе, и поспешил спуститься по винтовой лестнице, достаточно широкой, чтобы по ней в ряд могли шествовать трое, не задевая друг друга локтями. При выходе мне пришлось самому распахнуть дверцы турникета, чтобы выйти на улицу. Когда уже придумают устройство, раскрывающее эти дверцы перед пассажирами?

Я шёл по тротуару, широкому как улица в квартале, где я живу. Но тут, в деловом центре города, даже столь широкий тротуар был похож на реку из людей. Рядом, по краю булыжной мостовой проносились самокатчики - курьеры, для которых это работа, или спортсмены, которые вызывают зависть и восхищённые взгляды. За ними тарахтели паровые фаэтоны, машины невероятной роскоши. В этот час их ещё мало на улицах, но среди дня они начнут сновать по городу и там и тут, помогая их владельцам оказываться в нужное время в нужном месте. А настоящий парад фаэтонов случится вечером перед Оперой. Но пока ещё утро, и мне надо добраться до моего рабочего места.

А это непросто. Перебегать здесь мостовую решился бы только безумец. И я плетусь в толпе до ближайшего подземного перехода, по которому пройду под мостовой безопасно для моей жизни, такой хрупкой перед колёсами машин.

И вот здание Счётной палаты. Характерные для всех казённых зданий будки стражи у парадного подъезда. В непогоду солдаты имеют право укрыться в этих будках. Но сейчас они стоят на виду, под утренним солнцем. Стражники немолоды, это должность для ветеранов. Оба гвардейца годятся мне в отцы, но при моём приближении, узнав меня, как и полагается, берут на караул. Я коротко киваю им. Вот и весь ритуал, который мы соблюдаем. За дверями меня и вовсе никто не приветствует. Приёмная для посетителей ещё закрыта в этот час, клерки должно быть ещё только путешествуют где-то в утренней толпе. Не задерживаясь, я спешу к своему рабочему месту.

На самом деле в старинном здании два департамента. И если повернуть от входных дверей налево, то попадёшь в департамент мер и весов. Но мой путь направо. Через все двери. До самого конца. И вот в конце большая солидная дверь, и я смело раскрываю её. Никого! Первым делом проверить лежит ли на моём столе папка с бумагами, запрошенными из архива ещё вчера? Нет ничего. Проклятье, ведь раз закрыта приёмная, то и расположенный в подвале архив, конечно же, то же ещё закрыт. Постой-ка, но может быть...

Да, точно. В нише блестит латунный цилиндрик. Внутренняя пневмопочта. Я раскручиваю его и достаю свёрнутые в трубочку листы. Просматриваю их бегло. Это те самые бумаги. Отлично, наконец я завершу свой отчёт. Теперь можно подумать и о комфорте. День обещает быть жарким, и, пожалуй, стоит включить вентилятор. Вон он, под потолком. Хотя сейчас в каменном здании ещё прохладно, однако к полудню солнечные лучи нагреют его до духоты. Вот только при начальстве включить вентилятор не выйдет. Уж очень моё начальство консервативно, не любит всех этих новомодных безделушек. Но если вентилятор будет работать, то наш добрый старый начальник Клюге не решится оторвать меня от работы, чтобы я выключил «эту ветряную мельницу». А сам он почему-то предпочитает не прикасаться к механическим «штуковинам» без лишней надобности.

Обдумав всё это, я решительно подошёл к свисающим вдоль стены шнурам с кистями, и потянул за ту, что была выше. Где-то под потолком, обтянутый толстой дублёной бычьей кожей конус вошёл в соответствующую выемку муфты, и ремни принялись раскручивать лопасти вентилятора. Эти ремни приводились в движения валами, а те другими ремнями, и так до самого главного маховика в подвале, а он вращался водяным колесом в подземной трубе. Изумительная система, спасающая от летней духоты. Лишь бы только механики не забывали своевременно следить за всеми этими валами и ремнями. Но механики наши знают своё дело твёрдо. И потому я могу на своём рабочем месте выглядеть, как подобает клерку на службе. То есть, как солдат в бою, застёгнут на все пуговицы душащего воротника. И как верный солдат я собирался исполнить свой долг. То есть верно посчитать всё, что должно быть подсчитано.

— 2 —

Счетовод профессия не героическая. А уж в наш век вычислительных машин счетоводу редко выпадает даже заурядное приключение. И это утро не предвещало ничего необычного, как вдруг:

  — Канальи! Четверть века беспорочной выслуги, и какова благодарность?! Я им не нянька!

Я едва не оторвал ручку арифмометра, которую крутил. Мой любимый патентованный «Тома де Кальмар» выдержал натиск небрежных рук. Хоть он и обошёлся мне в два жалования, но механизм определённо того стоил. Лучшая сталь не потеряет точность даже будучи брошенной оземь с колокольни собора. Однако мои неловкие руки всё же сумели испортить дело. Вот точно, что я и говорил! Барабаны вычислителя сдвинулись на добрый лишний оборот, и теперь шкалы показывали совсем не тот результат. Проклятье, придётся переделывать весь расчёт! Но у меня есть маленькое оправдание. Ведь удивиться-то мне было от чего. Ни разу прежде я не слышал столь резких речей из уст начальника нашего счётного департамента.

  — Мастер, что-то случилось? Это не из-за моего последнего отчёта? - спросил я...

...и тут же пожалел, что проявил вежливое участие. Не таков был человек мастер-счетовод Клюге, чтобы проявление дежурного участия могло растопить скалу холодного льда в его душе. Единственное что трогало его это цифры. Насколько известно только они и были единственной страстью мастера за всю его жизнь, зато страстью всепоглощающей. По счастью для меня, с цифрами у меня всегда всё было в полном порядке, быть может, я не был влюблён в них так, как мастер, но они определённо водили дружбу со мной.

  — А... это ты, - наконец глаза из-под съехавших на нос очков сфокусировались на мне, как будто узнавая. - Просиживаешь штаны в моём кабинете!? Что ты тут забыл, в МОЁМ кабинете?
  — Но мастер..., - начал было я...

...и тут же осёкся. «Если начальство не в духе - не перечь» - наставлял меня старик Клюге. И прибавлял: «А чтобы не гадать когда оно не в духе - не перечь никогда». Здесь моё начальство явно было не в духе. Мне лучше было вообще молчать. Сделать вид, что погружён в вычисления. Нет, лучше что меня тут вообще нет! И как выпутаться теперь из этой ситуации я не знал.

  — Простите, мастер, этого больше не повториться. Я лишь был очень удивлён, слыша такие слова...
  — Какие такие слова?
  — Которые больше пристали бунтовщику...
  — Ха! Так я бунтовщик?

Язык мой враг мой. Наверное, трудно было придумать большее оскорбление для мастера Клюге, чем сравнить его с теми, кто некогда унизил его род, отняв родовую приставку «фон». Хуже этого могло быть только...

  — Значит ты, молодой фон Костен, считаешь меня бунтовщиком?

Старик сверлил меня глазами, и я понимал, что это конец моей едва начавшейся карьеры. Дворянское происхождение давало мне право на королевскую службу и многих трудов мне стоило получить это место королевского клерка. И я смел лелеять надежду, что не за горами моё повышение до старшего клерка. А когда-нибудь, подумать страшно, я могу сам сесть в кресло Клюге... вот только, похоже, что прямо сейчас он меня выгонит взашей. И тогда, ввиду моей бедности, у меня останется только одна привилегия - служба королевским офицером. Не для того я потратил все скудные семейные сбережения на репетиторов, не для того закончил университет с отличием, чтобы встать под ружьё. Да и какой из меня офицер? По правде сказать, я бы не взял себя даже в рекруты.

  — Революция. Ха! Революция! А знаешь ли ты, юноша, что такое революция? Не спорь, не знаешь. Ах, почему бы нам не устроить революцию? Да! - и тут он подскочил ко мне и схватил меня за плечи, я был готов поклясться, что его глаза горели если не огнями всего ада, то уж огнём всех тайн человеческой души точно, да ведь и этого никогда прежде с нашим начальником не случалось, а он, казалось, и не собирался вновь становиться привычным всем прежним сухим педантом Клюге, а продолжал. - Революция это когда молодые выдвигаются вперёд! Вот что я тебе скажу, молодой человек. Ты-то мне и нужен! Да здравствует революция!

Он отпустил меня и в возбуждении прошёлся по кабинету. Никогда я не видел его в таком возбуждении.

  — Ах, что это за слово «революция», - рассуждал он вслух. - Они не верят, что я могу устроить бунт? Я сам не верю в это. Но я взбунтуюсь. Пусть продвигается молодёжь, да! Вот что, - тут он обернулся ко мне. - Никуда не уходи, жди меня здесь. Ты не пожалеешь, мой мальчик, ты не пожалеешь.

С этими словами он чуть ли не выскочил за дверь, что для человека его возраста и степенности выглядело как минимум крайне необычно. Ещё более меня удивило его распоряжение никуда не уходить. Как мог я уйти, пока рабочий день не окончен? К тому же оставался незавершённым последний отчёт. А ведь мне теперь придётся заново перепроверять его. Но хотя причиной моей неудачи с отчётом был начальник, я даже думать не смел винить его в этом. «Виноват кто угодно, только не начальник. Помни это и продвинешься по службе» - напутствовал меня мастер Клюге, и его слова были истиной для меня.

Вот только сосредоточиться на работе я не мог. Возбуждённое лицо Клюге всё время всплывало перед моими глазами. А его слова... Что он задумал? Какая революция? Неужели он сейчас вернётся в кабинет с охапкой ружей и пистолей, и велит мне зарядить их, и палить из окон. Кажется, так делаются революции. И, если не ошибаюсь, потом бунтовщиков полагается казнить. Невесёлая перспектива. Но не могу же я ослушаться приказа начальства? А если могу? То не застрелит ли меня определённо выживший из ума старик?

Но в этот момент дверь кабинета распахнулась, и... вошёл мастер Клюге, пребывающий почти в своём нормальном настроении, с папкой для бумаг, и к счастью без какого-либо оружия. После чего он посмотрел в мою сторону и... улыбнулся. Чем едва не лишил меня чувств. Потому что впервые увидеть улыбку на устах каменной скалы испытание для закалённых нервов, к обладателям коим я себя не причислял. А затем он издал какой-то звук. Какое-то шипение.

  — Что, молодой человек. Не думал, что старик умеет насвистывать? Ещё как умеет! Ну может быть не совсем верно беру ноты, но мотив ты точно узнал, не так ли?

Я счёл за благо кивнуть, не уточняя, какой же мотив мне следовало узнать.

  — Иди сюда, сегодня твой счастливый день. Подай мне печать. Да нет, большую королевскую печать, мой мальчик! А вот теперь прижмём её сюда! На мою подпись. Ну же, читай!
  — Предъявитель сего, Эрих фон Костен, королевский ревизор, уполномочен для..., - и тут до меня дошло. - Мастер? Вы хотите сказать...
  — Да, мой мальчик, - подтвердил старик: - Это твой звёздный час. Смотри же не подведи меня. Ты отправляешься в свою первую ревизию. Уж не обессудь, ехать придётся в глушь. Ах, все говорят, нет ничего скучнее такой поездки. Все рвутся в столицу, не понимая, что именно оттуда, из глуши, и начинается взлёт. Или падение. В любом случае путь к этому лежит через унылую серость. И так день за днём. Но тебя это не должно волновать. Тебя будут волновать только цифры, а они не дадут тебе скучать. Ты справишься, я уверен.
  — Я королевский ревизор..., - повторил я, всё ещё не веря.
  — Быстро делаешь карьеру, юноша, - подбодрил меня наставник. - Того и гляди, вернёшься сюда и займёшь моё кресло. А? Как тебе эта мысль?
  — Но, мастер, а как же Вы? - удивился я. - Вас собираются повысить?
  — Повысить? - удивился Клюге. - Меня? - он задумался, но вдруг его лицо просияло. - Ах, ну да. Это можно назвать и так. Ха! Повысить! Интересная мысль. Никогда не думал об этом с такой стороны...

Старик умолк, погрузившись в свои мысли. Лицо его приобрело несвойственное мечтательное выражение. И я готов был поклясться, что мечты эти о чём-то приятном. Хотя я понятия не имел, что может быть для начальника нашего департамента приятнее цифр.

  — Мастер, - решился я нарушить молчание.
  — Ах, да, - пробудился он от мечтаний. - Ты всё ещё здесь? Это хорошо. Я должен дать тебе последние инструкции. Хотя, думаю, ты и так неплохо подготовлен. Нет, чёрт возьми, ты лучше всех во всём этом чёртовом департаменте, и это чертовски приятно.

После того как мастер трижды помянул чёрта в одной фразе, я уже твёрдо решил больше ничему не удивляться.

  — Ты знаешь, что нужно делать. Два отчёта. Всегда два отчёта, мой мальчик. Ты это уже знаешь и умеешь. Один отчёт как есть, вся правда и только правда, плоха она или хороша. Его не показывай никому. Другой тот, какой желает видеть начальство. Ты понял намёк?
  — Да. То есть, - я замялся: - Какой отчёт желает видеть начальство на этот раз?
  — А! - торжество просквозило в усмешке мастера. - Вот этого я тебе не скажу. Нет, даже не проси. Это твоё первое самостоятельное дело. И подсказок не будет. Старый Клюге научил тебя всему. И ты был единственным, кого тут стоило хоть чему-то учить. Ты сделаешь карьеру, мой мальчик. Но ты должен сделать её сам. Теперь у тебя не будет старого Клюге. А будут только конкуренты. Но ты справишься, я уверен.
  — Да, мастер, - сказал я то единственное, что должен был сказать в такой момент.

Мой старый наставник протянул мне папку. Я принял её из его рук, и заметил, как они задрожали. Быть может от старости.

  — Ну вот, - произнёс он внезапно притихшим голосом. - Сё ля вие, как говорят наши соседи с запада. Такова жизнь. Ну, что же ты ещё стоишь?
  — Мастер, - мой голос то же дрогнул, это было так некстати. - Мастер, но мой отчёт?
  — Что? А, пустое.
  — Но я не закончил ещё проверку. Вы знаете, полагается проверять на арифмометре...
  — Ох уж мне эти арифмометры! - привычно проворчал Клюге. - Если это всё, то не беспокойся. У меня тут под рукой полно дураков, только и способных крутить ручки машин. Ничего своей головой считать не умеют.
  — Но если я ошибся...
  — Ты! - голос мастера стал грозным на миг, но тут же смягчился. - Если ты ошибся, то ещё больше ошибся в тебе я. Но что-то не припомню, чтобы меня подводило твоё умение считать. Так что забудь про скучные отчёты и проваливай с глаз долой!
  — Да, мастер.

Я уже развернулся было к двери, когда начальственный голос остановил меня:

  — Но не так быстро. Не забудь свой арифмометр. Хоть я и не люблю их, но порядок есть порядок. Раз полагается проверять арифмометром, то таковой должен при тебе быть. Вот займёшь моё кресло, тогда поступай как знаешь. А пока я тут начальник, и я не потерплю нарушения порядка, даже если этот порядок мне лично не по нраву.

Это снова был наш привычный мастер-счетовод Клюге. И меня это радовало. Порядок превыше всего, а наш начальник живое воплощение этого порядка для всех нас. С такими мыслями я вернулся к своему столу, достал футляр и бережно поместил в него счётную машинку Тома де Кальмара. Начальник же продолжал напутствовать меня:

  — И не задерживайся в департаменте. Ни минуты! Ты выезжаешь завтра поутру, а значит, тебе придётся сейчас же бежать покупать макинтош. А может быть и сапоги. Ведь я слышал, в горах бывает холодно и дождливо.
  — В горах?
  — Юноша, открой папку и прочти, куда ты направляешься.

Я повиновался. Но прежде чем прочесть назначение, по неловкости, я выронил какие-то бумаги. Тотчас я нагнулся и поднял их. Это были...

  — Но тут билеты на паровой омнибус!
  — Ах, да, - сказал мастер, неуклюже пытаясь изобразить забывчивость. - Знаешь, это... это подарок. От меня. Зачем тебе трястись на извозчике? Пересадки на ямских станциях. Всё это, как теперь говорят, прошлый век.
  — Но мастер, ведь это билеты в купе? Они же стоят...
  — Ах, пустяки. Могу же я сделать подарок своему самому перспективному подчиненному? Тем более, что всё равно часть суммы оплачена казной. Когда-нибудь ты то же научишься получать маленькие радости за казённый счёт. И это не воровство, а только ради пользы дела. Ты поедешь в комфорте, как и подобает королевскому ревизору.

Я уже было удовлетворился этим объяснением, как вдруг догадка осенила меня.

  — Мастер, так Вы едете со мной?
  — Вот ещё! - возмутился Клюге. - С чего бы это?
  — Но билетов два?
  — А... да, - смущённо проговорил старик. - Забыл сказать сразу. С тобой едет... попутчик.
  — Кто-то из нашего департамента? Из другого департамента?
  — Слишком много вопросов! - возмутился Клюге. - С каких это пор подчинённые смущают вопросами начальство?
  — Простите, мастер, но...
  — Никаких «но»! Отправляйся собирать вещи в дорогу. А попутчика увидишь завтра.

— 3 —

Счетовод профессия не героическая. А уж в наш век вычислительных машин счетоводу редко выпадает даже заурядное приключение. И уж грядущую поездку на омнибусе никак нельзя было принять даже за самое скромное из всех малозначительных приключений, какие могут случиться с человеком эпохи пара.

Судите сами. Место, громко именовавшееся вокзалом паровых омнибусов, выглядело куда менее современным, чем рядовая остановка самого обычного монорельса. Никакого модерна, ведь собственно вокзалом было старое здание ямских конюшен. Разумеется, там было всё что, чему полагалось быть на вокзале. Имелась билетная касса, ресторан, бильярд на случай если пассажирам захочется скоротать время ожидания за игрой, гостиница с номерами для отдыха. Некогда на площади перед ним было не протолкнуться меж возами и бричками. Ну и грязи же было тогда тут от лошадей. Теперь чистота и пустота, за исключением единственного омнибуса. Говорят, иногда здесь встречаются до трёх омнибусов разом. Но даже если так, это не идёт ни в какое сравнение со столичной жизнью, где, сказывают, этих омнибусов на каждом шагу столько. В такие моменты особенно остро ощущаешь себя уездным обывателем, который живёт где-то на краю мира, где скука беспросветная, а ведь где-то там жизнь бурлит, да всё проходит мимо тебя. Грустно, господа, грустно.

Разумеется, это оказался нужный мне омнибус. И, разумеется, я явился раньше всех. В первом своём серьёзном поручении, я не мог позволить себе даже малейшей ошибки. Как я справлюсь с этим заданием, так и пойдёт моя карьера. И меня устраивал только один вариант, когда она пойдёт в гору.

В очередной раз я посмотрел на свой карманный хронометр. Он показывал раннее утро. Я захлопнул крышку и опустил хронометр в карман новенькой жилетки. Да, вчера я позволил себе эту роскошь, приобрести не только макинтош, но и, поддавшись-таки на уговоры моего портного, жилетку. Хитрец, он, оказывается, сшил её ещё год назад, когда снял с меня мерку на пошив костюма. И вот с тех самых пор он искал случая продать её мне. Ну что ж, раз уж я вырос в должности аж до королевского ревизора, то костюм-тройка мне просто необходим. Ведь я теперь, пожалуй, важный господин. И вот, стою, наблюдаю, как шоффёр готовит машину в дорогу, засыпая вёдрами уголь в кормовой бункер. Кому-то такие наблюдения кажутся скучными, но мне сейчас и это было развлечением.

Другим развлечением мне служили размышления о таинственном попутчике. Мой путь лежал в горы, до самой границы на западе, где строили какой-то пограничный форт. Зачем и почему? Не моё дело. Генералам виднее. А я должен всего лишь проверить сколько средств израсходовано и на что.

Кого могло ещё заинтересовать строительство? Или кого могло заинтересовать путешествие в такую даль и глушь? Пожалуй, наиболее вероятным попутчиком мог быть штаб-офицер. С другой стороны не представляю, чтобы офицер ехал как простой обыватель, в омнибусе. Представить только, как бедняга пытается вылезти из дверцы омнибуса и задевает своим высоким плюмажем низкий косяк. Оборачивается, чтобы поймать падающий кивер, и спотыкается о ножны своей же сабли. А в довершение всех бед ещё и запутывается в шпорах. Нет, это было бы просто нелепо.

Но тогда скорее всего со мной едет кто-то из соседнего департамента мер и весов. О, это только кажется, что хранение нескольких образцовых гирь, линеек и прочих склянок простое дело. Но нужно чтобы все меры по всей стране были одинаковы. И потому чиновникам департамента приходится ездить, развозить новые эталоны и поверять старые. А ещё на них лежит ответственность за точность промера длины всех дорог. Правда, злые языки судачат, что чиновники в своих инспекциях больше проверяют ровно ли покрашен полосатый верстовой столб, чем каково расстояние до соседнего столба. Но то уже не моё дело.

Наконец шоффёр покончил с разведением паров в котле и спрыгнул наземь.

  — Сударь? - спросил, протягивая руку. - Едете с нами? Позвольте Ваш багаж?
  — Да, конечно, - ответил я, стараясь соответствовать своему представлению о том, как должен вести себя сударь. - Вы очень любезны, милейший.

Шоффёр только усмехнулся в усы. Пышные рыжие усы. Он принял из моих рук саквояж, и прошёл вперёд. Миновав купе, он остановился, не доходя козел, и открыл неприметную дверцу сбоку машины. За дверцей обнаружилось ещё пустое пространство багажного отделения.

  — Пожалуйста, осторожнее, - зачем-то прибавил я.
  — Не извольте беспокоиться, молодой человек, - добродушно ответил здоровяк. - Здесь Ваша поклажа в безопасности. А когда понадобится, то на остановке скажите мне, и я Ваш багаж достану. Только сами не пытайтесь. А то ведь это запрещено. Да и сами подумайте, какой будет беспорядок, если каждый сам станет за своим багажом лазать. Нет, Вы сдаёте багаж мне, и пока он здесь, - тут мужчина захлопнул дверцу. - Я за всё в ответе. Вам беспокоится не о чем совершенно.

Хотя в его словах был резон, сомнения выдали себя тенью недоверия на моём лице. Мой собеседник истолковал это по-своему

  — Сударь, - начал он. - Если Вы сомневаетесь в омнибусе, то это напрасно. Да, скажу я Вам, это не лошадь. Эта машина сильнее шестёрки лошадей!
  — Не может быть! - вырвалось у меня невольно.
  — Уверяю, - поспешил заверить шоффёр. - Вот, извольте посмотреть сюда. Позади купе. Здесь, как Вы только что видели, бункер с углём. А под ним котёл. Уголь сам понемногу просыпается в его топку. А вот трубы идут к цилиндрам, видите? И вот эти поршни толкают...
  — ...колёса, - закончил я мысль за своего собеседника. - Я понимаю. Это похоже на, как же эта деталь называется?
  — Кривошип, молодой человек, - подсказал мне шоффёр. - Кривошип. Вращает задние колёса. Считайте два колеса вместо двух лошадей. А вот идём вперёд, и посмотрите, что здесь под купе?
  — Это похоже на какие-то крючья, - сказал я после размышления. - Громадные крючья.
  — Так и есть. Это механические ноги. Если Вы доедете с нами до гор, там будут такие участки, где эти ноги будут тянуть омнибус в гору, уж не хуже, чем лишняя пара лошадей. Итого уже четвёрка, верно? - он подмигнул мне. - Но и это ещё не всё. Вот, извольте следовать за мной дальше. Проходим мимо купе, и что же видим под козлами, на которых сижу в дороге я?
  — Колёса, - ответил я, и подумав добавил. - Это как будто рулевые колёса. Они на оси, которая может поворачиваться так же как передняя ось телеги. Но я не понимаю. Ведь переднюю ось телеги поворачивает лошадь?
  — А здесь, - пояснил мне хозяин механической телеги. - Оглобли оставили, а вместо лошади приделали к оглоблям вот эти маленькие колёса. А их поворачиваю я. Сил человека не хватило бы, чтобы свернуть ось больших колёс. Тем более что на ось давит половина веса всей машины...
  — Да это же, - невольно вырвалось у меня. - Наверное, сотня пудов!
  — Около того, - улыбнулся шоффер. - Но зато на маленькие колёса не давит ничего, как видите. Весь вес на них это только оглобли. И потому повернуть маленькие колёса легко. Они вполне заменяют ещё одну пару лошадей. Вот, как я Вам и обещал, в этой машине полная шестёрка. Но управлять упряжкой из шести коней непростой труд. Без помощи ездовых точно не обойтись. С машиной же любой управится в одиночку. Можете попробовать.

С позволения моего нового наставника, и под его руководством, я влез на шоффёрскую скамью и взялся за рычаг управления. Мне пришлось приложить изрядные усилия, чтобы маленькие колёса поворачивались.

  — Это потому, что мы стоим на месте, - заверил меня шоффёр. - Но вот увидите, когда мы поедем, поворачивать колёса будет очень легко. Они прям будто сами хотят повернуться. Мне приходится больше следить, чтобы они не виляли в стороны.
  — Да, это наверное интересно было бы посмотреть, - заметил я. - Но я заметил, что окна купе смотрят только по сторонам. А окна, чтобы пассажир мог глядеть вперёд, нет. Так что при всём желании, я не смогу наблюдать за Вашим мастерством управления.
  — Так Вы едете в купе? - удивился шоффёр.
  — Да, - с улыбкой ответил я. - Вот мои билеты.

Я помахал билетами у него перед носом. Надо было видеть, как менялось лицо моего собеседника. Из только что самоуверенного учителя, наставляющего юного глупца, из властного мужчины в полном расцвете сил, он превратился в провинившегося мальчугана, трепещущего перед поркой.

  — Простите, молодой господин, - виновато извинился он. - Я был не прав, конечно, что вёл себя так фамильярно.
  — Вот как? - задумчиво проговорил я, изучая новое для меня чувство власти над человеком.
  — Честное слово! - с жаром принялся оправдываться мой собеседник. - Я подумал, может Вы из тех, кто ищет работу. Может, Вы захотите освоить нашу профессию. Знаете, это хорошая профессия. А Вы произвели впечатление честного малого.
  — Вот как? - повторил я.
  — Извините, господин. Этого не повториться. Конечно, я не должен никому рассказывать устройство машины и допускать посторонних к управлению, - на миг он замолк, но тут же продолжил. - Но Вы то же должны принять во внимание, что как найти людей для работы на омнибусах? Только вот так, рассказываешь и показываешь. И смотришь, лежит у человека душа к нашему делу? Годен он, чтобы доверить ему машину и пассажиров?
  — И как по-вашему, - спросил я. - Я годен?
  — О, да, - поспешно заверил он.
  — Ну в таком случае, - подвёл я итог. - Забудем об этом недоразумении.
  — Спасибо, господин.

Мне определённо нравилась моя власть над людьми. Ещё вчера я всего лишь клерк. Пусть на хорошем счету у начальства, но второй год всего лишь простой клерк. С множеством обязанностей, с важными поручениями, и без повышения жалования. Мелкий служка. А теперь я уже ревизор. Как в шашках, прыг и в дамки. И даже такие умудрённые жизнь люди, как этот шоффёр, с крепкими руками и пробивающейся в волосах сединой, даже они передо мной теперь дрожат. А я повелеваю.

Между тем начали собираться другие пассажиры. Я посматривал на них с козел, сверху вниз. А шоффёр спустился с козел, проверял билеты и помогал пассажирам укладывать их поклажу в багажное отделение, между козлами и купе. Убедившись, что их имуществу ничего не грозит, пассажиры по лестнице взбирались на крышу, рассаживаясь там на скамьях. Бедолаги, если пойдёт дождь, их промочит до нитки. Как и шоффёра. Но мне эти опасности не грозят, я поеду в купе, где тепло и сухо в любую непогоду.

И тут я и думать забыл о непогоде и о важности своей персоны. Две прекрасные юные леди появились на площади. Они прошли по краю, далеко от меня. Так далеко, что я не мог слышать, что они говорят. Но достаточно близко, чтобы я был очарован этими двумя красавицами. Они прошли и скрылись в вокзале.

Я снова будто вернулся в окружающий мир. Снизу доносилось ворчание. Это новый мой добрый знакомый совсем недобро ругался вполголоса. А причиной его негодования был посыльный с тележкой, заваленной чемоданами. И бедняге шоффёру теперь предстояло переложить весь тщательно уложенный багаж, чтобы разместить эти громадные чемоданы в таком небольшом багажном отделении.

  — И куда, - провозгласил возница омнибуса. - Куда я должен буду уложить мешки с почтой? А, вот и они, легки на помине!

Я проследил за его взглядом, и увидел приближающуюся самобеглую коляску, на которой место одного из пассажиров, занимала большая плетёная корзина. Коляска подкатила почти к самому омнибусу, резко затормозив всего лишь в паре шагов.

  — Через четверть часа омнибус должен отправиться, - заявил седок с коляски, взглянув на свой карманный хронометр.

Он был в форме почтового служащего. А чтобы прибавить веса своим словам, он захлопнул крышку хронометра с лязгающим звуком, и опустил его в карман. Его товарищ в такой же форме, лихо спрыгнул сзади с педалей коляски.

  — Мы уже должны грузить, - заявил он.
  — Помилуйте, - взмолился шоффёр. - Я знаю ваши права и свои обязанности. Но вот пассажиры! Присылают багаж в самый последний момент. Слушайте, друзья, помогите мне. Тогда и вы, и я, все мы управимся со своими делами вовремя.

Почтальоны переглянулись. Деваться было некуда.

  — Ладно, - сказал седок, выпрыгивая из коляски. - Я как раз думал, а не размяться ли мне? Что делать?
  — Держи вот это, - из недр багажного отделения появился чей-то баул. - И ещё вот это. А ты пока вот это. А ты, парень на посылках, подавай мне сюда самый тяжёлый чемодан.

Работа заспорилась, я же вскоре снова заскучал. И от нечего делать огляделся вокруг. Красавицы! Те самые. Они обе вышли из вокзала и направлялись к омнибусу. Но зачем? Я оглянулся. За моей спиной, на скамьях на крыше омнибуса ещё были места. Но мне казалось странным, чтобы такие юные леди поехали куда-то одни, без сопровождения, в общественном транспорте. А их одежда? Мне хорошо, я поеду в купе. Но если дамы намерены ехать на крыше, а больше им ехать негде, то первый же лёгкий дождик вымочит их шляпки. Я не вижу при них никакого багажа. Даже самого скромного саквояжа, куда можно было бы спрятать накидку от дождя. Определённо, в дальнюю дорогу не отправляются так легкомысленно. Значит, девушки не собираются ехать.

Но если они не едут, то возможно пришли кого-то проводить? Я снова оглянулся. Нет, среди пассажиров не нашлось ни одного милого юноши, который мог бы оказаться братом этих девушек. Но что если они провожают отца? Тогда кого же?

Украдкой я бросил взгляд на приближавшихся красавиц. Моё выгодное место на козлах, с которого ещё только что мне было так удобно оглядывать всё происходящее вокруг, теперь оказалось самым неудачным местом для наблюдения. Ведь смотреть-то мне приходилось сверху-вниз, из-за чего под полями шляпок и вуалями было нелегко разглядеть черты лица девиц. Но у одной выбился непослушный локон. И он был рыжий... Шоффёр. Ну конечно же. Рыжие волосы, вся в отца. Пришла проводить его в дорогу. Однако он любит свою дочь. На платья для неё должно быть уходит весь его заработок. А кто же вторая? Либо подруга, либо сестра. Думаю, скорее последнее. И, вероятнее всего, она старшая.

Когда сёстры приблизились достаточно близко, я картинно снял свой котелок и раскланялся:

  — Здравствуйте юные леди. Ваш отец сейчас с другой стороны омнибуса помогает укладывать багаж...
  — Чего? - сёстры переглянулись, и младшая сказала: - Жанетта, глянь.

К моему удивлению, старшая, не возражая, быстро прошествовала вокруг машины, и вскоре появилась обратно:

  — Это неумная шутка, кучер, - сказала она.
  — О, милые дамы, а я и не кучер вовсе, - весело отвечал я.

Я понимал, что девушки хотят разыграть меня. Потому что, клянусь, шоффёр был где-то там. Он не уходил от омнибуса, ещё пару минут назад я видел его рядом. Он не мог уйти. И раз кто-то возился внутри багажного отделения, то уж наверное это был он. А к кому же ещё могли придти эти девушки?

  — Ладно, шутник, - сказала младшая. - Кучер ты или нет, ответь, только чур теперь уже без шуток, не видел ли ты здесь старика? Такого занудного?

Я подумал, не подходил ли кто из виденных мною пассажиров под это описание.

  — Думаю что нет.
  — Куда же он подевался? Придётся искать. Так скажи, чтобы омнибус никуда не уезжал без нас.
  — Но это невозможно! - возмутился я. - Омнибус должен отправиться точно по расписанию.
  — Не важно.

Такое высокомерие застало меня врасплох. Я не мог себе представить, чтобы столь прекрасное существо могло быть таким... таким... таким невежливым. Возмущение готово было прорваться из меня.

  — Как это не важно? - я попытался объяснить. - Тут много пассажиров, они купили билеты и должны ехать.
  — Подождут, - отрезала фурия, ещё недавно казавшаяся такой милой. - Мы то же должны ехать. А этого Клюге нигде не видно.
  — Клюге? - невольно вырвалось у меня.
  — А ты знаешь Клюге? - недоверчиво спросила другая леди.
  — Если Вы изволите говорить о мастере-счетоводе Клюге, то мне ли его не знать!
  — Ну и где этот старый...
  — ...очень милый человек, - тут же поправила сестру старшая.
  — Спасибо Жанетта, - сказала та, и добавила, обращаясь ко мне. - Так где он? Он должен ехать с ревизией, а его нет.
  — Вовсе не должен, - ответил я, принимая подобающий важной персоне вид. - Потому что ревизором назначен я.

На несколько секунд воцарилось молчание. Сёстры молча переглядывались. Наконец младшая заключила:

  — Мон папА будет недоволен. Но зато Я довольна, - она подчеркнула это «Я», будто весь мир должен был крутиться только вокруг неё. И снова она обратилась ко мне: - Значит наши билеты у тебя? Давай их сюда.
  — Наши что?
  — Би-ле-ты, - включилась в разговор старшая и подошла ближе к козлам.
  — Но дамы, позвольте, - запротестовал я, чувствуя неладное. - Я ничего не понимаю. Я должен здесь ждать коллегу. Из другого департамента...
  — Из какого ещё департамента?
  — Из департамента мер и весов, - с каждой секундой я терял уверенность. - Ну, то есть, я так думаю что...
  — Ты же не хочешь сказать, - вновь вмешалась в разговор старшая из сестёр, и, понижая голос, продолжила. - Что дочка префекта поедет в купе в обществе мужчины?

И тут я вспомнил. Вспомнил, где я видел этого несносного ребёнка.

  — Но...
  — Никаких «но», - вкрадчиво прошептала мне Жанетта. - Не будь глупцом, и не делай ошибок, о которых потом пожалеешь. Ты отдаёшь билеты нам. Мы дамы и мы едем в купе. Ты едешь, как хочешь.

Что я должен был сделать? Я послушно отдал Жанетте оба билета. И она с дочерью префекта расположились в купе. А я сидел и смотрел на землю, пока меня не вывел из забытья голос шоффёра:

  — Ну вот что, молодой господин, - слово «господин» он произнёс едва ли не с издёвкой. - Теперь у тебя нет билета. Так что проваливай с козел.
  — Но мне же надо ехать!
  — Ну коли надо, - смилостивился шоффёр. - То пулей беги в кассу, покупай билет. На скамьях на крыше как будто есть ещё свободное место.

Он усмехнулся. Ухмылялись пассажиры, бывшие свидетелями моего позора. А я? А что же мне оставалось делать? Только так, как он и велел. Побежал в кассу, купил последний билет, выскочил из дверей вокзала.

  — Время! - громогласно провозгласил шоффёр. - Омнибус отправляется.

И повернул рычаг рядом с козлами. Облака пара вырвались из-под днища машины. Поршни цилиндров пришли в движение, колёса начали вращаться. Я помчался к механическому экипажу, как не бегал никогда в жизни. На ходу я заскочил на подножку и с проворством обезьяны вскарабкался по лестнице на крышу.

  — Вот мой билет! - задыхаясь и проглатывая слова, показал я зажатую в кулаке бумажку.

Пассажиры дружно прыснули.

  — Присаживайся, парень, - добродушно хохотнул шоффёр. - И отдышись.

Я сел на свободное место на скамье. Никто не сказал мне ни слова, но, казалось, все посмеивались, поглядывая на меня. Вот так началась для меня эта первая в моей жизни поездка на паровом омнибусе.